Подростки у станка: война в Басманном

Один из фотосюжетов, ставших символами Великой Отечественной войны, – подросток у станка, пришедший на смену рабочему, воюющему на фронте. Без их самоотверженного и совсем недетского труда наша армия уже в 1941 г. осталась бы без оружия и боеприпасов. Нельзя сказать, что подвиг этих ребят не был замечен. Но все же вспоминают о них много реже, чем о фронтовиках. И сами они не числят себя какими-то особенными героями. Этим мальчишкам и девчонкам военной поры – особый поклон.

Наш рассказ о судьбе двух таких подростков – о братьях-близнецах Андрее и Юре Соколовых. Мы публикуем рассказ одного из них — Андрея Львовича. С 1926 г. – со дня своего рождения — он живет в доме N 3 по Малому Демидовскому переулку.


Андрей Соколов

«В Июне 1941 г. мне было 14 лет. Вместе с братом Юрой мы учились в 325 школе, закончили 7-й класс. О войне услышали на даче под Загорском. В первые 2-3 дня за нами приехали родители. Хочу рассказать, как удивительно относились к детям в самом начале войны. Буквально в июне-июле весь наш класс во главе с учительницей истории отправили подальше от бомбежек — в Тульскую область — на Запад! Видимо все были уверенны, что мы не будем отступать. На Курском вокзале нас провожала мама. В деревне под Алексином мы находились весь июль, жили в закрытой церкви. Класс у нас был изумительный. Все дружно работали — в основном, драли лыко. Нас поили парным молоком. Но это был короткий период. Немцы стали стремительно двигаться вглубь страны, и родители стали нас потихоньку забирать. Сначала приехали за Виктором Соколовым, у него отец был генералом. За нами приехала мама, и я помню, как мы плыли по Оке до Серпухова. В Москву вернулись в начале августа и сразу же попали под одну из сильнейших бомбежек. Это я как сейчас вижу: везде потушен свет, над городом — трассирующие снаряды. Нам, детям, все это казалось красивым, но, конечно, было страшно. Помню, мы легли на кровать и притаились. Стреляли совсем близко — на улице Казакова в Инфизкульте (институте физкультуры) на нижнем стадионе стояла зенитная батарея. В доме все окна были заклеены полосками бумаги, что бы стёкла не трескались во время стрельбы. Осколки от зенитных снарядов сыпались к нам на балкон, я сохранил несколько на память.

 

Тысячи снарядов зенитных орудий разрывались в московском небе во время воздушных налетов, осыпая землю металлическим градом. Эти осколки Андрей Соколов нашел на собственном балконе

 

У нас была большая семья. Помимо брата-близнеца у меня еще были старший брат Илья и сводный Юлий. Илья пошёл добровольцем в армию. Юлик мечтал поступить в военно-медицинскую академию, но после 10-го класса его взяли в армию по призыву. Я помню, как мы провожали отчима на фронт (родной отец умер до войны). Простились на площади у Киевского вокзала и больше никогда с ним не виделись. Проводили мы троих и остались втроем с мамой. Она была артисткой эстрады – обладала чудным голосом. Мама выступала с джазовыми оркестрами в ЦПКиО им. Горького, в кинотеатрах «Колизей», «Ударник» и в других местах. В войну она работала в артистических бригадах, часто выезжавших на фронт. Из нашей семьи с войны никто не вернулся. Отчим погиб в 1941 г. Сводный брат попал на офицерские курсы и в 1942 г. пропал без вести на Ленинградском фронте. А мой родной брат Илья провоевал до 1944 г. Он даже побывал в Москве – после ранения лежал в госпитале. Мы с ним ходили в Художественный театр – я до сих пор храню программку того спектакля. Во время знаменитого Белорусского наступления они шли колонной на запад. Илья был радистом, начальником радиостанции. Какая-то группа окруженных немцев выскочила из леса и напала на них. И здесь убили моего старшего брата. Он похоронен в братской могиле в Бобруйске.

Юра Соколов

Летом 1941 г., вернувшись в Москву, мы с братом Юрой поступили в Техникум химического машиностроения (там сейчас Университет инженерной экологии (Прим.ред.: сейчас часть Московского Политеха)). Жили прямо на чердаке техникума — там стояли койки. Когда бомбили Москву, мы тушили зажигательные бомбы. Нужно было схватить их металлическими щипцами и положить в ящик с песком или сбросить на землю. Проучились месяц, и техникум эвакуировали. А мы остались. Стали с мамой дежурить в собственном доме. Маленькие зажигательные бомбочки пробивали крышу и на чердаке все воспламеняли. У нас в подвале было бомбоубежище, но был я в нем раза два – только для интереса.

Когда враг подошел к Москве, возникла паника, но мы по младенчеству ее так и не почувствовали. Помню только, что наш сводный брат Юлик работал на Пятницкой улице на базе, где в какой-то момент все имущество раздали людям. Мы привезли домой мешок с отрубями, из которых потом варили кашу.

18 ноября 1941 г., через месяц после того, как нам с Юрой исполнилось по 15 лет, мы поступили на Московский инструментальный завод «Искра». Находился он недалеко от Даниловской площади. Зачислили нас учениками сверловщика 2-го разряда. Делали там автоматы ППШ с круглыми дисками, гранаты. Только в конце войны выяснилось, что в одном из цехов точили гильзы для снаряда «Катюши» — это была военная тайна.

Ехать до работы было довольно далеко — на трамваях третьем или сорок восьмом. Мы стали работать как все: смена по 12 часов без выходных и отпусков, только пересменок между неделями дневной и ночной смены. Например, если мы работали в дневную смену, то заканчивали в 8 часов вечера, и следующий день в твоем распоряжении, а вечером идешь в ночную смену. На заводе вдруг спохватились, что мы несовершеннолетние, и перевели на 8-ми часовой рабочий день. А с 16-ти лет мы снова стали работать по 12-ть часов, и так — до конца войны. В ночную смену отдыхали во время перерыва. Минут сорок спали прямо на верстаке, подложив под голову вместо подушки прикрытую халатом какую-нибудь деталь. При таком рабочем графике Москву в военные годы покидать не приходилось ни разу. На заводе все держались дружно. Было оставлено какое-то количество мастеров, которые обучали нас мальчишек. Работали на заводе и женщины. У нас проводилась очень большая агитационно-пропагандистская работа.

 

Подросток у станка. Иллюстрация Варвары Ледневой

Газ у нас в квартире был всю войну, его производили рядом на Газовом заводе из угля, доставляемого по Курской железной дороге. Для нас это было спасение. Ведь отопления в доме не было, котельная была своя, но она в войну не работала. В комнатах устанавливали железные печки, трубы выводили в окна и топили, чем придется. Сколько ценных книг мы тогда сожгли. Но все равно дома было очень холодно. Все окна наглухо занавешивались — светомаскировка.

Мы получали паек по рабочей карточке, это было очень важно. Все-таки – 800 граммов черного хлеба и какой-то мизер продуктов: подсолнечное масло, сахарин вместо сахара. Мы старались прикрепиться к магазину получше — мама нашла такой в Трубниковском переулке. Сахарин еще покупали у соседки Ксении Семёновны — она работала на кондитерской фабрике. Обувь в те годы достать было невозможно, а на заводе нам выдавали матерчатые ботинки на деревянной подметке, чтобы ходить по металлической стружке. Случалось, что ночью на заводе отключали электроэнергию, нас отпускали домой, и приходилось через пол-Москвы идти пешком. Мы громко топали деревянными подошвами по ночным улицам. Когда встречали комендантский патруль, нас проверяли, но никогда не задерживали.

Когда на фронте стало лучше, нам начали давать талоны УДП (усиленное дополнительное питание). На заводе по этому талону кормили обедом. Но это не раньше конца 43-го или начала 44-го годов.

Когда в 1943 г. в Москве был первый салют, мы Юрой ходили в гости к каким-то девочкам на Покровский бульвар. Одеть было нечего, я на эту вечеринку отправился в пиджаке отчима, а он был очень большой человек, и в его коричневых ботинках, которые были мне страшно велики. Но все как-то приоделся.

Летом 1944 г. по Садовому кольцу вели пленных немцев. Мы выходили на Земляной вал смотреть. Впечатление осталось двоякое. С одной стороны, было радостно. Но в детских душах не было того озлобления, которое могло быть у фронтовиков. Возникала и жалость, ведь зрелище было страшное. Они шли понурые, безобразно одетые: болтающиеся обноски, разбитые башмаки, рваные шинели и шапки; закутаны в какие-то тряпки.

 

К концу войны я был строгальщиком 5-го разряда. Работали с братом каждый на 2-х станках. В 1944 г. мы пошли учиться в вечернюю школу, находившуюся в Гороховском переулке (там теперь собес). В октябре 1945 г. уволились с завода, чтобы продолжать учебу, но окончить школу нам тогда снова не удалось. Уже в начале января 1946 г. нас с Юрой призвали ряды Советской армии. Служба длилась более пяти лет, и только в 1951 г. началась наша гражданская мирная жизнь.»

Текст: А. Леднев по воспоминаниям А.Соколова

Иллюстрации: архивы А. Соколова, В. Леднева, pastvu.com

Текст публикуется в рамках проекта “Война и город. Живая память Басманного”. Проект реализуется РОО ЭКО “Слобода” при поддержке Фонда Президентских Грантов