Ни в сказке сказать, ни пером описать. О символах и личном в Басманном

Заходишь на страницу «Басмания. Музей Басманного района» под названием «Концепция музея» а там – лаконичное: «Извините, данная страница в разработке». И это и символ, и ключ к пониманию всего проекта. А заодно и то, про что мое сегодняшнее эссе.

Я разделяю затруднение коллег. Ни в сказке сказать, ни пером описать то, что хотелось бы поведать о крупнейшем московском районе с богатейшей историей.

Нет, ну а что? 816 Га. Десять станций метро. Около 110 тысяч жителей. Известен с XIV века. Да, не Кучково поле, кто ж спорит. Но амбиций – больше. Хотя бы потому что как минимум дважды за историю местности Басманного района имели все шансы стать центром государства, центром столицы. Но оба раза скромно «ушли в тень».

Что у нас есть? У нас в Басманном – палаты. Палаты Мазепы, Матвеева, Милославских, Анны Монс, Голицыных, Гурьевых, Рутца, Куракиных, Волковых, Кантемиров и многих других. У нас есть даже целый путевой дворец – Василия Третьего. Есть и дворцы поменьше важностью: Куракиных, например, Демидовых, Слободской, Лефорта (в котором тот толком и не пожил), Меншикова, Безбородко и многих других. Даже Запасный, который потом в Институт благородных девиц переделали. Есть усадьбы, богадельни, регулярные парки (английский и французский), есть купеческие дома-дворцы в разнообразных стилях. Широко представлены конструктивизм и палладианство, ампир и модерн.

Однако в задачу моего эссе, которое я пишу по просьбе главного хранителя и вдохновителя «Музея Басманного района», входит дать нам всем (а в первую очередь – самому себе) понимание символов Басманного района. Что есть таковой?

Ведь не стиль же? Не палаты? Не какая-то одна фамилия? Не дворец, не липа, которая «видела» Пушкина.

Не красна изба углами, а красна пирогами.

Символы, символы, символы…

Я пытаюсь найти условный знак Басманного района.

Я тщусь нащупать то, что Лосев обозначал как тождество идеи и вещи. Тождество субстанциональное. Что не отделимо от Басманного района?

Может, наши известные жители? И Михаил Лермонтов, и Александр Пушкин родились в Басмании. Это всем известно. У нас жили и Карамзин, и Мусин-Пушкин, и Карр, и Татлин, и Вера Холодная, и Карзинкины, и Хитрово, и Маяковский, и Муравьевы-Апостолы, и Апполинарий Васнецов и многие другие.

То, да не то. То тут поживут, то там, то на холерный карантин в Болдине попадут, да поэму напишут… Кстати, домик Лариной в нашем районе стоял. Было дело.

Может, символ ближе к человеку? Может, он – про учебу? Восемнадцать вузов, с десяток колледжей и техникумов, не меньше музеев, театров и библиотек. Да нет, наверное, все-таки нет.

И еще все мы знаем десятки тысяч разных историй про наш район. И про Наполеона, и про французов, и про войну, и про Якова Брюса, и про Василия Львовича Пушкина, и про Юсуповых, и про Ивана Грозного, и про Игнатия Стеллецкого.

А вот взять, например, павильон станции метро «Красные ворота»? Ведь он – символ Москвы, Москвы будущего, он символ так же идеи его автора – символ «Параболы Ладовского» с разомкнутыми кольцами Москвы в сторону «колыбели мировой революции», а еще он символ нашего района, потому что напротив дома, где родился Лермонтов (на месте нынешней высотки МПС) стояли необыкновенной красоты Триумфальные ворота. Стояли со времен Петра Великого. Несколько раз горели. По приказу его дочери были переделаны в камне, до того были красивы. А потом так красивыми до послереволюционной Москвы и достояли. И даже попали к Родченко в объектив. Но, казалось, как «пережиток царизма» не уцелели. Ан нет! Смотрите – они опять стоят. Да, подвинулись немного, да на месте церкви Трех святителей, в которой крестили Лермонтова, но стоят же. И ежедневно через них проходят наши жители и гости района.

Или вот другой несомненный символ нашей местности – Меншикова башня. На дворе князя по приказанию его патрона был возведен совершенно необычный в наших широтах храм. Работал над ним мастер Иван Зарудный. Сам архитектор носил прозвище «иноземец». Приехал в Москву как гонец гетмана Ивана Мазепы, прижился и стал строить. Ему приписывают и триумфальные ворота в честь победы в Полтавской битве, и церковь Петра и Павла на Новой Басманной, и церковь Иоанна Воина на Якиманке. Он так же строил Спасский собор Заиконоспасского монастыря, надвратную церковь в Донском, палаты Аверкия Кириллова – тот самый «теремок» в Берсенях, который многие из вас знают.

Про Меншикову башню сложил московский народ поговорку: «Сухарева башня — невеста Ивана Великого, а Меньшикова — его сестра». К тому же сооружение при постройке было очень европейским (навершие напоминало голландскую и датскую архитектуру), а еще и амбициозным или дерзновенным – нарушало архитектурный запрет. Меншикова башня на полторы сажени (а это 3,2 м) превышала колокольню Иван Великий (высота ее с крестом 81 м). То есть, тогда Меншикова башня была на целый ярус выше и имела длинный «шпиц» – шпиль, увенчанный фигурой парящего ангела. Чем не символ. Ангел, кстати, сидел и на Триумфальных (Красных) воротах.

А на башне были выписанные Меншиковым из Англии куранты. Зарудный установил их на деревянном ярусе башни, что возвышался над двумя каменными. Так высоко часы были поставлены архитектором не случайно. Деревянный восьмерик служил превосходным резонатором, усиливал ясность и чистоту боя курантов, которые отзванивали каждый час, половину и четверть часа, а ровно в полдень 50 башенных колоколов в течение целых 30 минут своими переливами и перезвонами тешили слух москвичей и заезжих гостей.

Этот же архитектор был еще славным резчиком и живописцем. Петр Великий 22 января 1722 года поручил ему изготовить надписи и рисунки на тумбу, предназначенную для легендарного ботика. Да, царь сказал почтить «дедушку русского флота» – английский бот, найденный им на хозяйственном дворе деда по маминой линии. Зарудный придал постаменту четырехугольную форму. На стороне, соответствующей корме, было изображено море, а ниже надпись: «Детская утеха…»

Продолжение надписи следовало со стороны носа судна: «…принесла мужеский триумф». Две другие стороны тумбы отличались более сложными рисунками: с одного бока – корабль под парусами и галера на веслах, с другого – Ноев ковчег, летящий голубь и радуга, соединяющая два укрепленных города. Под обоими символическими изображениями – идентичная надпись: «От Бога сил токмо получено». Картины и сама тумба не сохранились. О них известно только благодаря уцелевшей гравюре Зубова.

Но все же нет. У нас и кирха Петра и Павла еще есть, и память о кирхах и костелах в Немецкой слободе. Да и не про символ веры надо говорить. Не то это.

Тогда, может, хлеб?! Я изучал все про басманный хлеб и даже мы опубликовали на izi.travel маршрут «Хлеб в Басманном районе». Но… Тоже не то: символ должен быть доступен и неотрывен от района. А здесь больше не живут хлеботорговцы, баранки и булки привозят из других районов, клейма на караваи не ставят. Если и есть где он, то только – на гербе района и в речах чиновников. А паляницу за басман не выдашь. Хоть и есть места в Басманном, где этот украинский хлеб можно купить. И есть еще Маросейка (которая от Малороссийского подворья так называется), и есть Хохловский переулок и палаты дьяка Украинцева.

Так, что же делать? Что же делать?

Трамвай «А» – любимая всеми «Аннушка»? Она идет сквозь время и районы и не совсем, чтобы про наши места. Не до конца.

Может, кинотеатр «Колизей»? Ой, извините, театр «Современник»? Но тогда как быть с «Табакеркой» – она же тоже у нас.

Может, тогда символом района можно считать Чистый пруд? Или «застенчивые ивы» из песен Игоря Талькова, которых и нет нигде вокруг районообразующего водоема? Нет. Ведь не может быть символом то, чего нет.

Хорошо, тогда, быть может, Грибоедов? Но нет, он жил здесь всего два месяца зимы, да и то – останавливался у приятеля. Дом трех композиторов? Дом, где буквы «ОП» в вензеле напоминают нам о Христофоре Леденцове и премии его имени, которая могла бы стать покруче Нобелевской, и о могущественном Политехническом обществе? Может, тогда усадьба князя Александра Ивановича Лобанова-Ростовского? Нет, ну а что? В основе палаты гостя Фёдора Козмина, потом дом могущественного генерал-аншефа Панина, потом здание перестроил Франческо Кампорезе. Тут и Пушкин бывал, и Строгановское училище квартировало, и часовщики Бутенопы жили, и Липгарты свою заводскую контору держали, а надо всем домиком парил ветряк динамо-двигателя системы «Эклипс». Красиво же? Но нет, мало. Не то.

Корбюзье и Центросоюз – только одна эпоха и один мировой шедевр.

«Чай-Кофе» на Мясницкой – попытка сделать «Made in Chine», клёво, броско, с запахом, но не то. Шехтель? Много строил много где, здесь не жил. Тогда, может, Кривоколенный переулок и доходный дом А. Бари, где жили Пастернаки, Зимин и Шухов? Тоже не то.

Да что же делать? Искать подальше? В Елохово податься? Или на Малую Почтовую, где родился А.С. Пушкин? Или на Новорязанскую к Рязанскому трамвайному депо и Мельниковскому гаражу… Так, подождите…

Бинго.

Малая и Большая Почтовые улицы.

Они так называются относительно недавно. Раньше это были Почтовая и Хапиловская улицы. Хапиловская улица потому что рядом Хапиловка течет – приток Яузы, а Почтовая, потому что с XVIII века в одном из домов Немецкой улицы была устроена почта. Вообще, московский почтамт менял адреса как перчатки.

Ямской приказ известен с 1516 года. В 1681 году его переподчинили Стрелецкому. Потом появилась регулярная дипломатическая переписка и ее обслуживал Почтовый двор и Посольский приказ. Почтовый двор – в Немецкой слободе, Посольский приказ – в Кремле. Потом Виниусы (они ведали корреспонденцией) переделали свою усадьбу на Сретенке для целей почтовых отправлений. Потом у почтамта опять сменился адрес – канцлер Петр Шафиров разместил почту в своем имении на Садовой-Черногрязской улице (это тоже в нашем районе). Ямская почта располагалась в Большом Ивановском переулке. В 1737 году почта вернулась в дом Корнелия Крюйса в Немецкой слободе. В через пару лет опять переезд – частью на двор митрополита Феофана (это в Бобровом переулке), частью – в Огородную слободу (между переулком Огородная слобода и Мясницкой, 40).

А в 1785 году для нужд Московского почтамта арендовали бывший дворец Меншикова (а затем – ювелира Ивана Лазарева, которому мы обязаны бриллиантом Граф Орлов) на Мясницкой (ныне – дом 26).

Значит, вся история нашего района она еще и про самосознание, при инновации, про развитие и про корреспонденцию. Почтовый рожок в гербе – про пользу, Отечеству причиняемую.

Где почта – там и тарифы. Марки почтовые – это ведь особая форма денег: дефинитив. Придумывается шкала номиналов, в которую включаются все почтовые тарифы и выпускаются стандартные марки. В основе почтового тарифа лежит расстояние. Насколько далеко уйдет ваше письмо.

Уже поминавшийся мной Николай Михайлович Карамзин выпускал «Московский журнал» и «Вестник Европы». Оба эти издания – первый литературный и первый общественно-политический журналы России требовали больших затрат. Карамзин собрал подписчиков. Они тогда назывались «пренумеранты». Просвещенных людей было уже много. Пренумерантов, соответственно, тоже. И отправлял журнал писатель и редактор по почте. А знаете, почему Карамзин выпускал журнал раз в две недели, а не раз в неделю (хотя и хотел)? Правильно: чтобы не снижалась читательская активность и интерес к изданию. Самый дальний его пренумерант жил в полутора неделях почтовой доставки…

Значит, переходим к главному.

У всех систем есть точка отсчета. В случае с расстоянием – это нулевой километр. Понятно, что единица эта очень условная. Но подлинный нулевой километр России – в Басманном районе. В многоугольнике между Мясницкой, Немецкой слободой, подворьем митрополита, Большим Ивановским переулком. Он где-то здесь.

И Басмания, Басманный район становится точкой отсчета для понимания города, для понимания нас, наших возможностей, интереса и памяти.

Конечно, мне сейчас возразят. Скажут, что нулевой километр в Питере, или у Иверских ворот на Красной площади. Я на это скажу – в символ надо верить. Большевики назначили точку отсчета у здания Московского Телеграфа на Тверской, а сама Тверская (Горького) до сих пор в большевистской тенденции воспринимается как главная улица города. А еще все считают, что главная площадь столицы – Красная. Но это тоже «работа с символом», когда плац, площадь, носившую название Пожар до XVII века объявляют главной площадью города, тогда как «кричать на всю Ивановскую» – это как раз про то самое, про главное.

В Басманном районе много укромных уголков. Тут настоящая Москва. Ни в одной сказке не расскажешь – места не хватит. Любой эпитет – недостаточен. И Нулевой километр с его почтовым рожком, все эти звуки, черты, приметы, суждения, поиски – это всего лишь точка отсчета. Басманный район и вещь и не вещь. И вещь в себе. Его идеи (одной) нет. Потому невозможно найти субстанциональное тождество идеи и вещи применительно к району.

Ну и завершая этот безумный словотворческий вальс. Обещанное. Про личное. Я здесь родился и вырос. Я неотделим от этой местности. Сколько не хожу здесь, никак не могу всего узнать и все понять. Но вырасти я где-то еще – я был бы другим. Район этот тождественен мне как идея. И как вещь.

И этот постулат верен в отношении любого жителя нашей местности. как нас не называй: басмачи, басманники, басманничи, москвичи…

Текст: Филипп Смирнов
Главный редактор журнала «Московское наследие»